В России растет серый рынок лекарств от рака

В России растет серый рынок лекарств от рака

В конце прошлого года в Москве случился скандал вокруг 62-й онкологической больницы. Ее главврач Анатолий Махсон, обвинивший московские власти в закупке лекарств для лечения рака по завышенным ценам, был уволен. Еще раньше – в ноябре – должности лишился главврач Смоленского областного диспансера Сергей Гуло. Причиной также стал конфликт вокруг закупки лекарств: Гуло обвинил власти в отсутствии финансирования, а они его – в преднамеренном банкротстве больницы.

Несмотря на скандалы, чиновники утверждают, что дефицита лекарств от рака в России нет. Врачи, пациенты и благотворительные организации говорят об обратном. Вот уже несколько лет в России процветает серый рынок – дорогостоящие препараты скупают у населения, крадут из больниц и фальсифицируют. Republic изучил, как устроена система обеспечения лекарствами от рака в России, почему она не работает и на что можно нарваться в аптеках.
Нет рецепта, нет проблемы

Рак, как и все остальные болезни, в России по закону лечится бесплатно. Это касается и обеспечения населения лекарственными препаратами. Если врач просит больного купить лекарство за свои деньги, он фактически нарушает закон, говорит главный онколог Ростовской области Евгений Глумов.

Щедрый закон предполагает, что больной с онкологией, который лежит в стационаре, имеет право бесплатно получать все необходимые лекарства, назначенные ему врачебной комиссией (как правило, эти лекарства выдают в аптеке при больнице). Если после выписки ему нужно продолжить лечение амбулаторно, он также может рассчитывать на бесплатные или льготные препараты. Больным с инвалидностью лекарства выделяются по более щедрой федеральной льготе, без нее – по региональной. Чтобы получить лекарство, пациент должен получить назначение и рецепт от врача и прийти в государственную аптеку, которая занимается льготным лекарственным обеспечением. Там рецепт должны либо отоварить, либо – если лекарства в аптеке нет – поставить на отсроченное обслуживание и обеспечить больному нужный препарат как можно быстрее. Что происходит на самом деле?   На практике врачи стараются не выписывать пациентам то, чего нет в аптеках, прикрепленных к лечебным учреждениям, а аптеки – не ставят на учет необеспеченные рецепты, рассказывает Николай Дронов, руководитель общественной организации «Движение против рака». Число пациентов, которые не получили свои лекарства, должно учитываться именно по таким рецептам, но обычно больные просто не знают, что нужно настаивать на том, чтобы рецепт занесли в число необеспеченных. Зато официальная статистика при таком подходе позволяет говорить, что дефицита лекарств в России нет.

Из статистики Росздравнадзора на конец 2014 года следует, что за год по всей стране не было обеспечено только 5 тысяч рецептов – по всем лекарствам, не только онкологическим. При этом само ведомство признавало, что еще около 75 тысяч рецептов за тот же период не были ни отоварены, ни зарегистрированы как необеспеченные. Более актуальных данных Минздрав и Росздравнадзор в течение двух недель по запросу Republic не предоставили.

Но есть и другие примеры. В декабре, в разгар конфликта вокруг 62-й больницы, Департамент здравоохранения Москвы сообщил, что в столице нет дефицита лекарств от рака, а количество необеспеченных рецептов на конец года составляло 47 штук. Махсон же утверждает, что только в его лечебном учреждении в прошлом году не было обеспечено 3,5 тысячи рецептов.

Свою статистику по отказам в положенных по закону лекарствах ведет и «Движение против рака». С 2008 года фонд ежегодно обрабатывает около тысячи жалоб, которые поступают со всей страны: «лекарства нет в аптеках», «закончилось финансирование», «не завезли», «нет и неизвестно, когда будет», «если будете жаловаться – отношение к вам будет другое». По данным фонда, самая распространенная проблема – отказ в выдаче рецепта. Это удобно: не получив назначения врача, пациент не может ничего потребовать от государства.

Денег нет, но вы держитесь

«Мы просто тупо брали лекарства и лечили пациентов, потому что больше вариантов у нас не было», – рассказывает бывший главврач смоленского областного онкодиспансера Сергей Гуло. В конце ноября губернатор Смоленской области Алексей Островский уволил его с занимаемой должности.

Гуло утверждает, что лечил всех пациентов по медицинским стандартам, несмотря на проблемы с финансированием. Из-за постоянных задержек с оплатой лекарств из фонда ОМС и неразберихи с тарифами нужные препараты, по словам врача, часто покупались с отсрочкой платежа, то есть в долг. «Мы ведь лечим пациентов сейчас, они проходят курсы химиотерапии, мы не можем им сказать: приходите через месяц», – объясняет врач. За три года у смоленского диспансера скопилась задолженность в 120 млн рублей, что сопоставимо с размером годового финансирования больницы. Этот долг складывается в основном из задолженности перед поставщиками лекарств и неоплаченного по ОМС лечения пациентов в хосписе. Теперь власти обвиняют Гуло в том, что он преднамеренно пытался довести диспансер до банкротства.

Чтобы обеспечить всех лекарствами по медицинским стандартам, финансирование медицины надо увеличивать даже не в десятки, а в сотни раз, говорит Глумов. Сейчас государство финансирует покупку лекарств от рака в основном по трем каналам: за счет фонда обязательного медицинского страхования, федерального и региональных бюджетов. В некоторых регионах действуют дополнительные льготные программы – например, в Башкирии по ней дополнительно закупают лекарства для больных с раком легкого.

Лекарства для больниц с 2015 года закупают за счет средств фонда ОМС (раньше деньги выделяли непосредственно федеральные и региональные бюджеты) в рамках специально устанавливаемых тарифов, на недостаточность которых жалуются практически все врачи-онкологи, с которыми побеседовал Republic. Исключение – Москва и Санкт-Петербург, где лекарства пока не входят в тарифы ОМС, а закупаются отдельно.

По данным исследовательской компании DSM Group, всего на больничные закупки онкологических препаратов в 2015 году было потрачено 23 млрд рублей. Много это или мало?

В 2015 году 589 тысяч человек в России получили диагноз «рак». Статистики о том, сколько в среднем по стране тратится на каждого заболевшего, Republic найти не удалось. Но если оценить очень грубо, разделив число заболевших на общие расходы в стационарах, где, как правило, начинается лечение, выйдет около 39 тысяч рублей на человека. Для сравнения: курс лечения трастузумабом, который применяется при самом распространенным у женщин раке молочной железы, стоит от 800 тысяч до 1,2 млн рублей, а препараты для лечения рака мозга могут обойтись больному в 1–2 млн рублей.

На закупку льготных лекарств от рака, которые пациенты получают при амбулаторном лечении, в прошлом году было потрачено 30 млрд рублей (с учетом программы «7 нозологий», по которой оплачивают дорогие лекарства от онкогематологических заболеваний). В 2015 году на учете состояло 3,4 млн россиян. По самым грубым прикидкам выходит, что на одного больного приходилось в среднем около 8,8 тысяч рублей.

В лечении рака усредненные расчеты не годятся, предупреждает главврач онкологического диспансера одного из городов-миллионников: рак молочной железы на первой стадии можно вылечить за 30 тысяч рублей, на второй это обойдется уже в полмиллиона. Его больница тратит на лекарства около 300 млн рублей в год, за то же время через нее проходит примерно 3,5 тысячи пациентов, то есть на одного приходится в среднем 85 тысяч рублей. Но и это катастрофически мало, сокрушается онколог: «Получается, что мы должны постоянно решать – кого лечить, а кого нет. Ведь если выделить на одного пациента 500 тысяч рублей, это означает, что другие своих лекарств в полном объеме не получат».

В Москве ситуация с финансированием выглядит лучше, чем в среднем по стране. В 2015 году в столице диагноз «рак» поставили 44 тысячам больных, траты на закупку лекарств составили 4,8 млрд рублей (то есть в среднем на лекарства для одного больного было выделено больше 100 тысяч рублей). Но Департамент здравоохранения Москвы закупает препараты по завышенным ценам, что и привело к их дефициту, считает Махсон. Он оценил прошлогоднюю переплату департамента только по пяти лекарствам почти в 200 млн рублей и в декабре написал заявление по этому поводу в ФСБ. Правильность его расчетов проверило издание Vademecum: его исследование показало, что 10 из 13 попавших в выборку лекарственных препаратов от рака столичные власти на протяжении года закупали на 13–79% дороже, чем 62-я больница.

Покупай отечественное

«Мы сегодня можем обеспечить бесплатно и всем только плацкартный вагон», – признавал в одном из интервью Георгий Манихас, главный врач Санкт-Петербургского городского клинического онкологического диспансера. Под плацкартой Манихас имел в виду биоаналоги или дженерики – дешевые лекарства, разработанные после снятия патентной защиты с оригинального препарата.

С середины 2012 года российские больницы по закону лишены возможности получать конкретные наименования препаратов: при госзакупках торги проводятся только по названию действующего вещества (международному непатентованному наименованию). Реформа была проведена как раз для замещения импортных лекарств дженериками, которые на конкурсах, как правило, выигрывают по цене.

В сегменте закупок для поликлиник производители российских онкологических дженериков «Ф-Синтез» и «Биокад» уже в 2015 году вытеснили из первой тройки международных производителей Johnson & Johnson и Teva. Из всех препаратов от рака в 2016 году, по данным Headway Company, на первое место в больничных закупках вышел «Гертикад» – биоаналог от «Биокада».

Как переход на дженерики сказывается на здоровье пациентов, доподлинно неизвестно. «Биоаналоги по определению должны лечить не хуже», – говорит Игорь Самойленко, врач-онколог онкологического центра им. Н.Н. Блохина. Но в России требования к клиническим исследованиям дженериков гораздо мягче, чем во всем мире – их, к примеру, тестируют на меньшем количестве пациентов, оговаривается он. Во многих дженериках больше примесей и меньше действующего вещества, жаловался замдиректора Федерального центра детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Димы Рогачева Алексей Масчан. А завотделением Института рентгенорадиологии Ольга Желудкова рассказывала, что дженерики чаще, чем оригинальные препараты, дают непредвиденные осложнения.

Сами пациенты сплошь и рядом хотят лечиться именно оригинальными препаратами и даже идут на подлог, чтобы получить импортные лекарства бесплатно, рассказывал в интервью «Новой газете» замдиректора Московского клинического научного центра Михаил Бяхов: «Бывает, что пациенты приходят и приносят фотографии жуткой сыпи, которая якобы случилась несколько дней назад». После госпитализации с целью проверить побочные эффекты в большинстве случаев подобные симптомы не подтверждаются.

Но есть виды рака – например, рак печени, почки, толстой кишки – для лечения которых дешевых отечественных лекарств просто не существует, говорит врач одного из московских онкодиспансеров. Стоимость лечения при таких заболеваниях может доходить до сотен тысяч евро, и тарифы ОМС его, естественно, не покрывают.

Большая часть жалоб, зафиксированных «Движением против рака», касается как раз отказов обеспечить пациента современными импортными (таргетными) и дорогостоящими российскими препаратами, говорит Дронов. Их, по оценке председателя правления Ассоциации онкологов Дмитрия Борисова, получает в лучшем случае четверть нуждающихся. Остальных лечат либо по устаревшим схемам, либо не лечат вообще.

Выписывать пациентам рецепты и просить их приобрести лекарства за свои деньги врачи просто не рискуют. Правовая грамотность растет, и любой пациент может потом обратиться с этими назначениями в суд, требуя возместить затраты. В базе «Росправосудия» за последние два года нашлось 26 исков только по 17 онкологическим препаратам, которые чаще всего фигурируют в жалобах. Все они были удовлетворены судом.

Из-за того что денег не хватает, руководство больниц часто неформально запрещает врачам выписывать дорогостоящие препараты, которых все равно нет в специализированных аптеках, признается в беседе с Republic один из московских врачей-онкологов. Пациент, по его словам, может и не узнать, какое лекарство ему нужно для эффективного лечения. Нужные препараты, как правило, выписывают на консультациях в федеральных онкологических центрах. Здесь врачи ничем не рискуют, ведь отоварить выписанный рецепт больному все равно предстоит по месту жительства в регионе.

«Куплю дорого»

С 2015 года форумы онкобольных и группы в соцсетях пестрят однотипными объявлениями: «Куплю дорого онкопрепараты, в том числе остатки от лечения. Выезд в регионы». Дальше, как правило, следует список лекарств в алфавитном порядке, в основном речь идет об импортных препаратах. Например, большим спросом у перекупщиков пользуется «Герцептин» – оригинальный препарат, который применяют при определенных видах рака груди. Его закупочная цена у производителей составляет 70–80 тысяч рублей за упаковку (440 мг).

Ажиотажный спрос на лекарства от рака начался пару лет назад, после того как доля дженериков стала быстро расти, рассказал Republic один из перекупщиков. Описать схему своего бизнеса он отказался. Зато о растущем сером рынке не стесняются говорить представители крупных фармкомпаний и аптечных сетей.

Republic попытался оценить масштаб проблемы в Москве. В агрегаторе aptekamos.ru нашлось 176 аптек, продающих «Герцептин», и больше чем в половине случаев его можно приобрести по цене в 1,5–2 раза дешевле закупочной. «Откуда на рынке берутся лекарства по такой цене – для всех загадка», – говорит владелец одной из аптечных сетей. Единственное «легальное» объяснение для таких цен – препараты с истекающим сроком годности, но них не может приходиться больше 5% от всех лекарств в продаже, считает владелец сети аптек «Самсон-Фарма» Самсон Согоян. Чиновники тоже в курсе проблемы: препараты от рака можно найти даже в интернет-аптеках, хотя формально дистанционная торговля лекарствами в России запрещена, говорит представитель Росздравнадзора Ольга Малева (статистики объема серого рынка она не предоставила). Роскомнадзор за прошлый год закрыл больше 380 таких онлайн-аптек.

Сомнительное происхождение лекарств обычно обнаруживают сами покупатели. Летом 2016 года пациентка купила в аптеке две упаковки «Герцептина», а потом, случайно заметив, что на них указан разный индекс завода-производителя, обратилась в Росздравнадзор, рассказывает директор НИИ организации здравоохранения Давид Мелик-Гусейнов. Ведомство признало одну из упаковок фальсификатом.

В компанию «Р-Фарма», одна из «дочек» которой упаковывает «Герцептин» и «Авастин» производства международной компании Roche, за прошлый год поступило 12 запросов от граждан, усомнившихся в том, что купленные препараты – настоящие. Во всех 12 случаях лекарства оказались контрафактными, а сертификат на них был поддельным. Из пяти московских аптек, продающих «Герцептин», которые корреспондент Republic обошел в качестве эксперимента, сертификат на «Герцептин» смогли показать только в одной.

Контрафакт не обязательно означает, что препарат ненастоящий. Подделка лекарств затратна и грозит более жесткой статьей УК, объясняет Павел Прохоренко, сотрудник консалтинговой компании «Вымпел-К», которая консультирует крупнейшие российские фармкомпании по борьбе с фальсификатом. Обычно злоумышленники легализуют выкраденные из больниц или скупленные у пациентов лекарства, используя поддельные документы и упаковку. Ответственности за эти нарушения легко можно избежать.

Аптекам за продажу контрафактных лекарств грозит в большинстве случаев административный штраф. Чтобы возбудить уголовное дело, нужно доказать, что аптека продавала нелегальный препарат сознательно.

Чем расплачиваются за экономию пациенты, оценить невозможно. Поддельный сертификат может означать, например, истекший срок годности или нарушение режима транспортировки (многие онкопрепараты должны храниться при 2–8 градусах и перевозиться только в термоконтейнерах). Все это создает непосредственную угрозу здоровью: при неправильном хранении препарат может стать токсичным. Но смертность от контрафактных лекарств сейчас никак не отделена от общей российской смертности от рака.

 

Ложь и клевета

Серый оборот усугубляет нехватку лекарств в больницах и поликлиниках. В ноябре 2016 года Арбитражный суд Тюменской области наложил арест на партию «Гертикада» (российский биоаналог «Герцептина»), который ООО «Пожарный знак» поставило в местный Департамент здравоохранения. Партия была арестована по иску компании «Биокад», которая утверждала, что является единственным производителем этого лекарства, но «Пожарному знаку» его не поставляла.

Это препарат, который уже был поставлен в другое лечебное учреждение, а потом, вероятно, был украден, говорит вице-президент «Биокада» по маркетингу Олег Павловский. Серые дистрибьюторы легко выигрывают ценовые аукционы департаментов здравоохранения, потому что препарат перепродается им дешевле, считает он. Представитель «Пожарного знака» заявил Republic, что подобные обвинения – «ложь и клевета», но от дальнейших комментариев отказался.

Подобные случаи – уже не редкость. В 2015 году фирма НПП «Русэкомед» поставила препарат «Ацеллбия» в лечебные учреждения Ставрополя и Воронежа, но предоставить документы на него не смогла. Представитель «Биокада» утверждает, что эти партии уже были ранее проданы на госзакупках. «Русэкомед» по итогам разбирательствах отделалась лишь штрафом в 200 тысяч рублей.

Как препарат может «уходить» из больниц и поликлиник и попадать к серым дистрибьюторам? В «Вестнике Росздравнадзора» за прошлый год описывается, например, такая ситуация: в одной из больниц Калининградской области пациентам был выписан препарат с истекающим сроком годности «в размере годовой или полугодовой потребности». Но эти лекарства пациенты не принимали, в амбулаторных картах записей о нем нет. На вопрос Republic, чем кончилась эта история, Росздравнадзор не ответил.

Воровство на местах возможно, потому что система учета онкологических лекарств гораздо менее строга, чем, например, учет наркотических веществ – в случае с лекарствами от рака врачи не обязаны сдавать пустые ампулы, говорит главврач одного из московских диспансеров. Лекарства от рака учитываются в основном на бумаге, в историях болезни. Но проверить, вводился ли препарат на самом деле пациенту или нет – почти невозможно, объясняет он: «Росздравнадзор проверяет бумажный учет, но, грубо говоря, в помойное ведро не лезет».

Перепродажа лекарств стала возможной с конца 2014 года, когда изменились санитарно-эпидемиологические правила, ранее обязывавшие поставщика лекарства раскрывать всю цепочку поставок – так называемую «холодовую цепь». «Я не знаю, кто пролоббировал эти изменения, но они убрали последнее препятствие для серых дистрибьюторов», – говорит сотрудник одной из крупных фармкомпаний. Павловский тоже подтверждает, что рост числа перекупщиков пришелся на последние два года.

Объем контрактов уже упомянутых фирм «Пожарный знак» и «Русэкомед» с 2014 года вырос в десятки раз. Первая компания увеличила поставки с 2 до 45 млн рублей в 2016 году, вторая – с 2,6 млн до 264 млн рублей в 2015-м. Похожая динамика у дистрибьюторов «Лекмед» и «Фармпрогресс» – названия этих компаний встречаются в документах судебных разбирательств поставщиков с региональными департаментами здравоохранения. Самый крупный из поставщиков, к которым за последние два года возникли претензии, – ООО «Фармоптторг» – пытался поставить онкологическому диспансеру Владимирской области «Герцептин» по сертификату, который оказался «грубой подделкой». Фирма была зарегистрирована только в 2015 году, за прошлый год она заключила госконтрактов на сумму 3,8 млрд рублей. Сотрудник «Фармоптторга», ответивший по телефону, заявил корреспонденту Republic, что по распоряжению руководителя с ним никого не соединяют, а сама компания закрывается.

Анастасия Якорева
Специальный корреспондент Republic

Оцените статью